— феликс, приди в себя. феликс, черт возьми, оставь его! — чье-то звучное рычание, сильная хватка со спины, пара человек гарцуют перед его затуманенным взглядом. пальцы рук окоченевшие от ударов, вскользь кажутся трупно-бледными и нарочито красующимися алыми пятнами на проступающих костяшках. феликс скалится — не зря улица прозвала его «мясником» — оскал как едкое напоминание, что он еще вернется; сразу же, когда этот ублюдок соскребет себя с асфальта.
[indent]
железный привкус крови во рту щекочет внутренние органы, он не скоро еще придет в себя, да и зачем. уже завтра он будет в очередной раз расписываться на чьем-то лице мелодичным попурри хруста костей и сдавленного бульканья. адреналин отбивает чечетку, невооруженным глазом можно заметить паутинку проступивших на теле синеватых вен. феликс больше никогда не сможет остановиться, банально затягивает петлю на своей шее. однажды он просто не вернется с еще одной такой драки.
[indent]
он растягивает вокруг себя равелины равнодушия и холодности, позавидует даже агентура британской разведки. сломленными не рождаются, ими становятся; жизнь совсем не похожа на сказку, в реальности все мы — просто наполнитель для деревянной коробки, пока руки патологоанатома с предельной тщательностью очищают холодную кожу салфетками. и вот, брат, которого ты знал снова как живой, просто он сегодня — главный герой на этом празднике смерти.
[indent]
да, так бывает, когда выходишь из ночного клуба и тебя убивают. ради забавы ли или пары сотен вон на карточке, которая болтается в кармане твоих штанов. никто даже и не пытается расследовать гибель двадцатипятилетнего парня.
— да он ведь был пьян, разве нет? — вскрытие покажет.
[indent]
обида и жгучая ненависть стягивают горло морским узлом, боль рвется наружу — да вот только выход ей не найти ни в слезах, ни в криках, ни в попытках найти виновного. где-то за окном протяжно скулит осенний дождь, за ним спешит цветущая весна, и так ускользают сквозь пальцы месяца тщетных попыток выспросить, но чаще выбить, имена помойных крыс, забивших его брата до смерти. 
[indent]
у феликса уже давно истек срок годности его человечности, радости, живности. он волочит хвосты, едва заканчивает начатое, давняя подруга бережливо, а может уже и с опаской, окропляет рану на лице антисептиком, пока тот скуксившись жует дерьмовый обед, разогретый в микроволновке. не так он планировал провести свой день рождения. блядь, рюджин, больно же.
[indent]
есть ли у него шанс быть снова человеком? шлепать босиком по лужам, наслаждаться раменом в кафе, уютно расположившимся на углу родительского дома под номером 311, в труху пьяным петь в караоке и наутро обнаруживать себя в абсолютно незнакомой квартире, но зато бесподобно, страстно влюбленным в эту жизнь. возможно ли вновь быть ли феликсом, а не «мясником»?
[indent]
да вот только ночами, в глубокой, непроглядной тьме смерть, звонко причмокивая, пожирает его изнутри. било, билось, - и больше нет.